Блокировка Telegram увеличила сообщество пользователей на четверть. В лидерах шесть нарушающих цензуру каналов, каждый из которых достоин подписки:
«КБ» — наиболее популярный Telegram-канал из оставшихся на плаву после блокировки мессенджера. Отличный выбор для людей, которые хотят иметь под рукой источник самых свежих видео и быть в курсе всех новостей.
Если не знаете, что такое «Двач» — вы зря пользовались интернетом последние 10 лет. Только самые свежие новости, искрометные истории, оригинальные мемы и даже немного политики. Анонимус доставляет.
Канал Ильи Варламова — главное авторское СМИ Рунета. Политика, урбанистика, путешествия, архитектура — ежедневные репортажи на актуальные темы, новости. После постов Варламова чиновники действительно начинают работать, это ли не чудо?
«Взгляд Изнутри» — интересно то, что скрыто. На канале выходят интервью с непубличными людьми. От проститутки, уборщицы в гей-клубе и владельца порностудии до санитара морга, ФСБэшника и работника фермы марихуаны.
Канал ЁЖ — первый публикует стримы с митингов и видео самых разных происшествий от терактов до соседских секс-вписок. То, о чем завтра будет говорить вся страна — вы можете узнать уже сегодня. ЁЖ — новости на иголках
«Бойлерная» — агрегатор скрытого смысла. Второе дно российской политики и бизнеса, корпоративные конфликты и кремлевские инсайды. Канал, который читают все чиновники.
Замуж за Мюллера
— Его сын, отец Олеся, судя по всему, казацкий характер унаследовал. Он ведь контрразведчиком был. Расскажите, как познакомились выпускница филфака и сотрудник КГБ?
— Меня журналисты всегда почему-то просят рассказать о работе мужа. Мы прожили с ним 36 лет, но я никогда не расспрашивала его об этом, как никогда и не скрывала, что он работает в КГБ. Знаю только, что в отставку Алексей уходил в звании подполковника. Еще живы многие из тех, кто знал его, и они могут подтвердить, что это был удивительный человек, настоящий самородок. Его очень любили мои коллеги, мои друзья, у многих он кумом был.
Конечно, он не родился контрразведчиком. В детстве хотел быть военным, но по состоянию здоровья в Харьковское военное училище не прошел. Выбрал журналистику; еще учась в школе, заметки в районную газету писал. И после армейской службы опять в газету вернулся, а потом по комсомольской линии пошел. Комсомол и познакомил меня с ним.
Алексей был назначен первым секретарем Ахтырского райкома комсомола в Сумской области. А я была первым секретарем Талалаевского райкома. Тогда Талалаевка тоже к Сумщине относилась. Познакомились как коллеги. Я не могу сказать, что влюбилась в него с первого взгляда. Но как-то стала замечать, что на совещаниях он всегда что-то рисовал. Потом стал записочки мне посылать, а на них рисунок — я с косой (у меня была длинная коса) и с сумочкой на руке.
Поженились мы 13 сентября 1964 года. Свадьба была настоящая комсомольская, очень шумная и красивая. Музыки, веселья было — на всю мою жизнь, человек 150 народу пришло нас поздравить: от каждого района Сумской области приехали делегации, родные, друзья. Был выходной, кафе выходило окнами на улицу, где много молодежи гуляло. Помню, как девчата и хлопцы заглядывали в окна: «Пустите нас, пожалуйста! Мы вас знаем и тоже хотим поздравить!» И муж дал команду — пусть все заходят!
Я все до мельчайших подробностей помню: на мне было красивое белое платье чуть длиннее колена, коротенькая фата и ожерелье из чешского хрусталя. Муж был в строгом черном костюме и в модных остроносых туфлях. Только колец у нас не было. Золото стоило дорого, да и достать его было сложно. Мы и решили: пусть будет свадьба, а кольца — потом. Но Алексей мне пообещал: «Если буду жив, то на каждом пальце у тебя будет по кольцу».
— Сдержал слово?
— Сдержал. Бриллиантов у меня не было, но кольца были. Жили мы сначала в общежитии — каждый в своем. А потом в коммуналке, но были счастливы абсолютно. Двери нашего дома не закрывались. Знакомые шутили: «Если надо покушать вкусно, идем к Бузинам!» Мне очень повезло с мужем — это был надежный и глубокий человек, который умел все, с ним никогда не было страшно. Я не помню случая, чтобы он обидел меня словом или поступком.
— А правда, что друзья называли его Мюллером?
— Правда. И не только друзья, но и соседи, сослуживцы. Это прозвище после фильма «17 мгновений весны» к нему прилепилось. Он действительно был очень похож на киношного Мюллера. И никто тогда не мог предположить, что когда-то его сын Олесь Бузина станет лауреатом Международной премии имени Юлиана Семенова — награды в области экстремальной геополитической журналистики. Только получит ее посмертно.
Родители против «Вурдалака»
— Каким ребенком рос Олесь? Были у вас с ним какие-то проблемы в детстве?
— Не было проблем. Вы знаете, я еще до рождения много с ним разговаривала. Мне казалось, что я даже его дыхание слышу. И муж с ним говорил, песни мы ему пели. Я очень любила Василя Симоненко — гениального, несправедливо забытого поэта, который рано ушел из жизни. Всегда, бывая в Черкассах, я обязательно ходила к нему на могилу, чтобы поклониться. И Олесь рос под мелодию песни на его «Лебеді материнства».
Валентина Павловна тихонько поет красивым грудным сопрано:
— …Можна все на світі вибирати, сину,
Вибрати не можна тільки Батьківщину…
І якщо впадеш ти на чужому полі,
Прийдуть з України верби і тополі…
Голос срывается, она не может сдержать слез:
— Не можу далі… Син мій упав не на чужому полі, упав від рук нелюдів…
Вытирая слезы, гладит фотографию на столе:
— Синку мій, синку… …Когда мы его из роддома принесли, моя мама взяла его на руки и сказала: «Ти будеш письменником, книжку про мене напишеш, про моє тяжке життя…» Мы с мужем улыбнулись, глядя друг на друга. А она постоянно это повторяла. И так сложилось, что когда Олесь свои первые шаги в журналистике начал делать, он обязательно свои статьи бабушке читал. Она его главным советчиком и главным слушателем была. Он очень ей доверял, знал, что она всегда его поймет. И когда весь мир на него за книжку «Вурдалак Тарас Шевченко» ополчился, бабушка первая его защищала.
— Интересно, а как в семье филологов отнеслись к взорвавшей общество книге сына о Кобзаре? Не осудили за святотатство?
— Сначала это было воспринято очень тяжело и мужем, и мной. Алексей ходил мрачнее тучи. Тогда мама моя не выдержала: «А ну сядь! Ти ж розумна людина, такий інститут закінчив! Дитина тобі каже: візьми почитай, що сам Шевченко про себе говорив! В Олеся ж те саме написано». Бабуся наша хоть и семь классов образования имела, но была мудрее нас.
И сколько нам потом пришлось с отцом перечитать литературы, чтобы убедиться, что сын-таки прав! Жизнь сама это доказала. Сегодня уже по-другому воспринимают и преподают Шевченко. Начинают понимать, что он не был богом. Но это не значит, что его не надо знать и изучать. Олесь никогда не говорил, что он плохо писал. Он просто не хотел, чтобы из него делали икону. У нас дома всегда стояли и стоят «Кобзари», есть даже небольшой бюст Шевченко. Общество не поняло тогда, что Олесь опередил время. Как сказал один умный человек, именно Бузина заставил нас перечитать Шевченко. Мы его в большинстве своем «проходили», а читать стали благодаря Бузине.
— Олесь рассказывал, что собирать материалы для «Вурдалака» начал еще в классе восьмом. В этом возрасте мальчишки по воробьям больше стреляют. Он всегда был таким серьезным?
— Шалопаем он не был никогда. Посмотрите на его детские фотографии — он везде серьезный. Мне казалось, что даже когда он родился, у него был какой-то недетский, задумчивый взгляд. Помню, гуляю с ним в парке, а он в коляске лежит и на деревья так серьезно смотрит, будто понимает — то береза, а то верба.
Он никогда не был вредным и капризным. Никогда не отбирал у детей игрушки и первым никого не трогал. Где-то до 4-го класса в школе его пытались задирать. Но мы с отцом ему говорили: «Сдачу надо в магазине давать. А ты сумей человека словами переубедить, чтобы правоту доказать». Однажды, когда его опять толкнули, классная руководительница сказала: «Скажи родителям, что Нина Тихоновна разрешила сдачу давать». Олесь проучил обидчика, и больше его не трогали.
Мы с отцом никогда не ругали и не наказывали сына — любое насилие унижает человека. Помню, ему было годика три, и в ответ на какую-то шалость отец вдруг крепко взял его за руку. Сын поднял на него свои серые глаза и очень серьезно произнес: «Ты что, папа? Я же личность!» Это было настолько неожиданно и дерзко, что муж смутился, разжал руку и никогда больше голос на «личность» не повышал.
С первого класса Олесь получил от старшеклассников прозвище «директор». С удовольствием откликался на него, чинно здоровался и обязательно подавал руку. Учителя тоже отмечали эту несвойственную возрасту серьезность и уравновешенность Олеся. Однажды, когда он был еще в начальных классах, директор школы остановила его в школьном коридоре: «Ты почему всегда такой серьезный, мальчик?» В ответ он степенно снял со спины ранец с нарисованной на нем ярко-красной «пятеркой» и сказал, что нет причины для веселья, в школе ведь мультики не показывают и юморески на уроках не рассказывают. В ответ на такую откровенность директор спросила: «Ты хоть знаешь, с кем сейчас разговариваешь?» «Конечно, — спокойно ответил Олесь, — вы тоже директор. Только настоящий». Поднял с пола ранец, так же степенно надел его и пошел.
Первый ученик без медали
— Какие способности вы замечали в сыне, кроме страсти к книгам? Кем хотели его видеть в будущем?
— Архитектором. Он очень хорошо рисовал, всегда школьные уголки оформлял, стенгазеты. А еще любил строить. Мы жили недалеко от детской железной дороги, и когда гуляли с ним в парке, он под каждым деревом что-то сооружал. На отдыхе в Крыму замки из песка и ракушек строил, на каникулах в селе землянки копал и крепости возводил. Когда ему лет восемь было, прислал нам с отцом письмо из села: «Побудував фортецю Новопетровку. Стіни із цегли зробив, а дах із черепиці».
— Школу такой парень просто обязан был с золотой медалью окончить…
— Он не стремился к медали, хотя все предметы давались ему очень легко. Но больше всего он любил историю, литературу, особенно русскую, географию любил. Когда на выпускном вечере вручали аттестаты, Олесь получал сразу после медалистов. И директор сказала: «Олесь Бузина у нас хотя и без медали, но он первый ученик в школе». Олесь обернулся и сказал: «Марія Миколаївна, так я ж і не хотів медаль».
— Почему после школы он выбрал для учебы Одесский университет?
— Ему хотелось самостоятельности. А вообще он хотел учиться в Москве, чтобы досконально изучать русскую филологию. И я уверена, что он туда легко поступил бы. Но там у нас никого из родни не было, и решили выбирать институт в Украине.
Ему очень нравилась Одесса и одесситы, нравился университет. И, если бы не обстоятельства, он там бы и учился. Но когда после первого курса он приехал на каникулы домой, буквально через сутки попал в больницу с гангренозным аппендицитом, и мы его долго выхаживали. Врачи рекомендовали на год академотпуск взять или присматривать за ним, чтобы соблюдал диету. И когда мы уже решили, что в Одессу с ним поедет бабушка, и определились с жильем, Олесь принял решение остаться в Киеве и перевелся в университет им. Т. Г. Шевченко.
Однажды, когда он еще учился в Одесе, у него в транспорте вытащили кошелек. И целую неделю он жил в общежитии на какие-то гроши, питаясь кусочком хлеба и салатиком из капусты. Но нам с отцом ничего не сообщил. А когда в выходной пришел к нашим друзьям-одесситам, они заметили, что он осунулся и похудел. Друзья устроили допрос, и он рассказал о случившемся, но нам с отцом просил ничего не говорить.
— Гордый был или боялся, что ругать станете?
— Мы его никогда не ругали. Просто он не хотел нас огорчать и всегда жалел. Да и цену копейке хорошо знал. Никогда не был транжирой. Как-то мы с отцом решили сделать ему подарок за хорошую учебу — купили модный кожаный пиджак. Ему тогда лет 15 было. Олесь отказался его носить. У отца, говорит, нет такого дорогого пиджака, а я тем более его не заслужил. Да и перед одноклассниками неудобно. Мы стали уговаривать сына: «Надевай его не в школу, а в библиотеку». Он сдался. А вскоре отнес пиджак в скупку. Деньги хотел отдать нам с отцом, но мы отказались — все-таки это был ему подарок.
Несмотря на внешнюю свою жесткость, Олесь был очень добрым и чутким человеком. Я вспоминаю, как спустя несколько дней после похорон стояла во дворе его дома на Дегтяревской. На том самом месте, где его убили. Смотрела на портрет, на оставленные людьми свечи, цветы и записки… И не заметила, как подошел человек. Судя по внешнему виду, бомж: «Вы из какого монастыря, матушка?» Видно, мою черную одежду он принял за монашеское платье. Он постоял, посмотрел на портрет Олеся и вздохнул: «Эх, знали бы вы, матушка, какого здесь человека убили! Он всегда мне помогал. И не только мне. Редкой доброты был человек» И заплакал…
Потом Наташа, жена Олеся, рассказала мне, что часто видела во дворе этого мужчину. Олесь действительно опекал его — давал денег, приносил еду. Он не мог равнодушно пройти мимо чьей-то беды, чьей-то боли, всем старался помочь…
Первая кровь за правду
— В одном из детских писем Олеся я читала, что он раздумывал: кем быть — военным или журналистом? А потом решил совместить обе профессии. В армию, надо полагать, уходил охотно?
— Не просто охотно, он нам с отцом заявил: «Иду служить — и точка! Я не хочу, чтобы кто-то потом открыл мое личное дело и спросил: почему этот человек не служил?» Но случилось так, что накануне Олесь сильно отравился. И знакомая врач сказала ему: «Тебе нельзя сейчас в армию, надо брать отсрочку». На что он твердо сказал: «Никаких отсрочек! Спасайте, пожалуйста, лечите меня, но я должен идти в армию!» Подлечился и пошел служить. Определили его в войска ПВО. Но перед отправкой тоже случилась история.
Призывников формировали по группам на сборном пункте. И его должны были отправлять в Днепропетровск. Но, прибыв на сборный пункт, сын заметил неподалеку книжный киоск. Конечно, это был бы не Олесь, если б не зашел туда, где продавались книги. В киоске он накупил целый рюкзак книжек и пошел служить с этим рюкзаком. А пока он книги покупал, его группа на Днепропетровск уехала. Пришлось ему потом догонять будущих сослуживцев.
— Валентина Павловна, когда вы поняли, что ваш сын избрал опасную профессию?
— Мы с мужем не хотели, чтобы Олесь писал о политике. Но никогда не мешали ему. Безусловно, волновались. Когда случилась эта дикая история с избиением возле здания Подольского суда, мужа уже не было в живых. Он умер от сердечного приступа в 2000 году, в том же году, когда члены Союза писателей Украины устроили это судилище над его сыном. И все тяготы переживаний за Олеся легли на наши с мамой плечи. А спустя пять лет и мамы не стало. Дальше я несла этот крест одна.
…В ночь перед тем судом Олесь у меня ночевал, а утром спокойно собрался и поехал в суд. У меня даже ничего не екнуло. Хочу, чтобы вы поняли: это был настоящий мужчина, он не метался по квартире, не психовал, не жаловался. Никогда в жизни.
Я тоже ушла по делам, а когда вернулась домой, мама сообщила, что несколько раз звонила Наташа и была чем-то очень сильно взволнована. Я бросилась к телефону, а тут звонок. В трубке голос Лесика: «Мама, тут случилась небольшая неприятность, ты, наверное, по телевизору уже видела. Но только не волнуйся. Я в Больнице скорой помощи». Ехать к нему мне запретил, сказал, что с ним рядом Наташа, все в порядке, и попрощался до утра. А рано утром я уже была у него…
Когда я увидела сына, еле сдержала слезы. Он был сильно избит, у него было сотрясение мозга. Но он держался геройски и все время успокаивал меня.
Так он впервые серьезно пострадал за правду. В том, что это было незаслуженно, у меня нет сомнений — Олесь и этот, и все последующие одиннадцать судов выиграл. Его не за что было судить. Он никогда ни к чему радикальному не призывал, а только хотел, чтобы люди научились думать. Научились понимать свою историю, а не шли на поводу у мифов и пропаганды. Чтобы молодое поколение украинцев росло мыслящим и думало не только о собственном благополучии, но и о будущем родины.
Но оказалось, что здесь это никому не нужно; на него нападали со всех сторон, как волчья стая, норовя побольнее укусить. Но как мать я прощаю этих людей. С некоторыми даже здороваюсь кивком головы. Никогда не прощу только убийц моего сына…
— Когда началось политическое обострение в Украине — первый майдан, второй. Какой была ваша реакция?
— Я четыре раза ходила к ним на майдан, к этим детям. Говорила с ними, пытаясь их понять. Я спрашивала: почему они здесь, чего хотят, как представляют вхождение в Евросоюз? К большому сожалению, они даже не могли вразумительно ответить. Твердили только, что хотят в Европу, чтобы ездить туда. И все. Больше ничего не хотели слышать.
— А за выступлениями Олеся в политических ток-шоу вы следили? Советовали ему быть осторожнее, осмотрительнее, не вызывать огонь на себя?
— Конечно, следила… Но вы мне скажите, Гагарина можно было удержать, чтобы он не полетел в небо? Нельзя. Он не мог не лететь. Поэтому я четко знала, что Олеся удержать невозможно. Я только Бога постоянно просила: «Спаси!» Но когда речь шла о защите правды и чести, закон самосохранения у сына отключался. Он ведь за что тогда на «Интере» Пояркову дал по морде? За то, что Поярков его оболгал, за то, что Поярков — лжец. Олесь поступил по-мужски. Бывают ситуации, когда слово меньше весит, чем один раз дать по морде. Простите за грубость, но Поярков это заслужил. Пусть он теперь меня ударит.
— Олесь говорил вам, что ему угрожают?
— Сын никогда мне об этом не говорил.
— Вы знали о том, что ему предлагают уехать в Россию?
— Знала. Но он не уехал бы никогда из Украины. Это в нем было заложено генетически. Все его предки были привязаны к этой земле. Так же, как и его отец, Олесь просто не мыслил — как это, уехать? Тем более в такое трудное для страны время. Он считал, что обязан помочь землякам, которые заблуждаются, которых обманывают. Это чувство долга, и больше ничего.
«Собирайся, Валя. Убили Олеся…»
— Олесь был очень популярным писателем и публицистом. Как вы думаете, почему? Вам самой что больше всего нравилось в работах сына?
— Правда и справедливость. Он нигде и ни в чем не солгал. Одни за эту правду его ненавидели, а другие любили. И тех, кто любил, очень много. Когда в пятницу утром свежий номер газеты с его публикацией выходил, к двум часам уже газет в киосках не было. Я с Теремков ездила на Выдубичи за номерами. Киоскерша не знала, что я мать. Бывало, подхожу, а она: «Что же вы, женщина, так поздно? Бузину уже разобрали». А когда Олеся убили, она сказала мне: «Почему же вы не говорили, что вы его мама? Я бы газету бесплатно вам всегда оставляла…»
— Валентина Павловна, я не могу не коснуться самой болезненной темы… Скажите, у вас было какое-то предчувствие беды?
— Не было. Я тогда лежала в больнице, в стационаре… Только сон какой-то странный приснился. Как будто моя покойная мама стоит у окна и куда-то смотрит поверх моей головы. С тревогой такой смотрит. А я думаю, кого же она там ищет? Наверное, Олеся… А потом мне позвонила моя подруга, Валентина Семеновна Шевченко, и сказала: «Собирайся, Валя. У тебя большое горе: убили Олеся…»
— Вот уже год, как ведется следствие по делу об убийстве. Вы часто бываете в прокуратуре, следите за ходом расследования. Как вы считаете, процесс продвигается, есть результат?
— Мне сложно давать оценку действиям органов, но пока результатов я не вижу. Когда дело отправили в Одессу, я не могла понять, зачем. Олесь киевлянин, здесь все мы, здесь друзья, свидетели преступления тоже здесь. Что это была за следственная линия? Но, слава богу, прокурор Одесской области Давид Сакварелидзе отправил дело обратно в Киев. Сейчас новые люди занимаются расследованием. Как говорят мне в прокуратуре, «у них практически уже есть какая-то ясность».
Я очень законопослушный человек и считаю, что люди должны относиться к своей работе так, как относилось наше поколение, поколение наших родителей. Если работать по совести, будет результат. А если вы бессильны с этим разобраться, закрывайте дело. Ведь эта история с Одессой затянула расследование на несколько месяцев. Кому это было нужно? Те, у кого я спрашивала в прокуратуре, ответили: «Мы не отправляли».
— Вы часто бываете на кладбище. Приходят к Олесю люди?
— Я бываю там почти каждый день, если на улице не скользко. И не было дня, чтобы не застала на его могиле людей. Многие приходят часто, разговаривают со мной. А некоторые постоят молча, подойдут ко мне, за плечи обнимут, помолятся и так же молча уходят…
— Рядом с могилой Олеся находятся захоронения погибших под Иловайском. С теми, кто приходит к ним, инцидентов не было?
— Подходила ко мне раньше одна женщина. Говорила очень страшные слова обо мне и о моем сыне. Бог ей судья. Может, она от горя рассудок потеряла. Сейчас я давно не вижу ее на кладбище, но к могиле ее сына всегда подхожу и прошу: «Сыночек, родненький! Ни в чем не повинна ни я, ни тем более мой сын. Попроси свою маму, чтобы она не трогала нас!»
— Снится вам Олесь?
— Очень редко, три раза всего снился. Как-то приснилось, что он стоит напротив своей могилы с мальчиком лет семи. Я спрашиваю: «Сыночек, это твой сын?» Он отвечает: «Да, мама». И все. А второй раз приснилось, что они с мамой моей в сухой траве лежат, красивой, чистой…
Я постоянно плачу и постоянно думаю о сыне. Не знаю, что дает мне силы жить. У меня часто болит сердце, часто сдают нервы, мучают суставы и диабет… Иногда мне стыдно, когда меня кто-то из знакомых встречает на улице. Потому что я не иду, а ползу. Но я все равно ползу к могиле сына. Раньше я просила: «Сыночек, забери меня!» Но сейчас мне надо дождаться выхода книги о сыне. Это мой долг. Я обязана это сделать в память об Олесе. Обязана, чтобы памятник стоял на могиле. Я прошу его друзей, если не доживу, доведите до конца это дело. Там должен стоять памятник.
«Мертвая петля» Бузины
— Валентина Павловна, у вас ведь растет внучка Машенька, талантливая, красивая девочка. Она очень похожа на отца. Ради нее надо жить.
— Я безумно люблю Машу. В детстве я ей много внимания уделяла. Приучила и к театру, и к концертам, и к пению. В ее характере много отцовского. Она так же, как и Олесь, обожает книги. И трудолюбивая, как отец. Я говорю ей: «Машуня, на филфаке ведь все прочитать невозможно. Читай обзорно». А она отвечает: «Мне так не подходит, я буду читать сутками, но я полностью хочу прочитать». И хозяечка она умелая, все по дому может делать.
— Маша не думает по стопам отца идти? Она очень хорошо пишет.
— Пока рано еще об этом говорить. Только третий курс заканчивает. Но учится очень хорошо.
— Олесь в одном интервью сказал, что семья — это главное в его жизни. Как складывались отношения в его семье?
— Он считал семью надежным тылом. С Наташей они познакомились в редакции «Киевских ведомостей». Говорил, что с первого взгляда влюбился. А где-то через полгода они поженились.
— Свадьба была такая же шумная, как у вас с отцом?
— Олесь вообще никакой свадьбы не хотел и никаких ресторанов. Хотел, чтобы только самые близкие были. Но мы с отцом стали уговаривать, мол, есть же традиция, перед людьми неудобно. Согласился на компромисс — позвать двадцать человек. Но поставил условия: «Только дома!»
Ему повезло с женой. Наташа и в работе ему технически помогала, и хозяйство домашнее вела. Покупки, магазины, готовка — все было на ней. Она с самого начала окружила его заботой, и чай ему в кабинет приносила, стараясь создать все условия для работы.
— У вас есть надежда, что Украина станет такой страной, о которой мечтал Олесь?
— Это будет нескоро.
— А обида на страну, которая не уберегла вашего сына, есть?
— На страну обиды нет. Меня с Украиной невозможно поссорить и нельзя с ней разъединить. Это же не Украина убила сына моего! Это сделали нелюди. Но как бы мне ни было сейчас больно и тяжело, я горжусь своим сыном. Горжусь тем, что он честно жил, зарабатывая только своим умом и трудом, и никогда не шел против своей совести и чести. Я благодарю Бога за то, что я его мать. Не каждой женщине выпадает счастье воспитать такого человека…
Прощаясь с матерью Олеся Бузины, я думала о том, как много успел ее сын за свои сорок пять лет, и как много невысказанного у него осталось. Он собирался писать серию романов в жанре исторического детектива, главным героем которых должен был стать офицер гвардейского Семеновского полка Алекс Тугаринов. Мечтал написать книгу о булгаковском Киеве, о дореволюционной Москве… И «Тайную историю Украины» планировал продолжать, чтобы рассказать о деятельности Коновальца, Шухевича и Бандеры.
Он часто ездил в Россию. Работать в архивах, собирать материалы для будущих публикаций и книг, а еще защищать Украину. Ту ее часть, которая не поддерживала накрывшую страну Руину. Когда один из московских коллег поинтересовался, не боится ли он возвращаться домой и ходить по улицам, Олесь усмехнулся: «Знаешь, в Киеве есть район, где Нестеров сделал «мертвую петлю». Вот там я и живу».
Олесь был настоящим асом в своей профессии. С той только разницей, что фигуры высшего пилотажа, от которых у его читателей захватывало дух, он выполнял не в небе, а на земле, мастерски владея словом. Конечно, он рисковал. И прекрасно осознавал это. За эту отчаянную, на грани фола смелость мы его и любили.
Он ушел на взлете. Оставив брешь в литературе, публицистике и в наших сердцах. Мы еще не до конца осознали, кого потеряли. И с каждым годом эта потеря будет ощутимее и больнее.
Источник: http://www.2000.ua/v-nomere/aspekty/persona_aspekty/ne-ukrainaoubila-moego-syna.htm
