Повод для смеха
Вообще говоря, шуточки шуточками, а прихватило меня основательно. Как выражались мои клиенты, «поясница вступила». Не то я купнулся давеча на свежем, сверх всякой умной меры освежающем, ветерке, не то повернулся неловко уже с утра. Но только скоренько, с динамикой в 2 минуты, понял, что до шнурков я больше не дотянусь. А потому побежал на фельдшерско-акушерский пункт, в самый лес — я ведь сказки повадился сочинять, вот и очутился в гостях у сказки, у доктора Айболита.
Судя по лицу, правда, это был Вай-болит, но человек оказался душевный. Сказал, что аптеки у него нет. Он здесь живет и кабинет держит. И нигде рядом так, чтобы наверняка, аптеки тоже нет, хотя гуляют разные слухи.. И впорол мне укол. И с собой еще один дал, чтобы я сам себе впорол, если не полегчает.
Мы немного разговорились.
— Помереть тут со скуки, в лесу, — сказал доктор. — Но я еще на скорой подрабатываю…
— Вот везде подработал, а на скорой не довелось, — повинился я.
— Что так?
— Не сложилось… Да, там бывает весело…
— Да уж, там бывает весело, — согласился доктор.
Он улыбнулся.
Я улыбнулся.
Он улыбнулся еще шире.
Доктор захохотал. Через секунду мы хохотали вдвоем, и я махнул рукой, и пошел прочь, потому что мне вдруг сделалось как-то неудобно, что ли, травить с ним на пару, да и вышло бы до вечера.
Акссакал
Ну, ладно.
Вернемся к нашим баранам.
Скорая Помощь, подстанция номер Х. По станции разгуливает сотрудник, старичок лет восьмидесяти, в фирменном облачении. Посмеивается, чешет себе промежность, показывает гениталии.
— Где у вас тут пописать? — интересуется сквозь смех.
— Вот, — указывают ему на ведро.
Приходит еще один доктор:
— Что это, — спрашивает, — дедок такой веселый? Ходит везде, членом трясет…
— Да он не веселый, он пьяный.
Такой старый, такой старый, что забыл, как выразился мой товарищ, не то умереть, не то уволиться.
Дедовские методы
В Маревском районе Новгородской области, что близ селения Жабны, среди сотрудников местной амбулатории для лесных былей и небылиц содержится нарколог, который, по словам тещи, косит под голубого — весь молодой и жеманный такой и вроде, с колечком-серьгой; но может быть, и не косит — в любом случае, маревским мужикам такие вещи все равно непонятны.
Этот нарколог кодирует от алкоголизма (по заверению тещи) уколами в язык и запрещает нюхать гуталин. Я думаю, это проверенные дедовские методы, потому что район не вполне передовой и даже не охвачен зонтиком MTS.
Звонок
Не такой уж плохой фильм, настоящий кошмар. Я это понял вчера, когда раздался звонок.
— Мне нужен Алексей Невропатолог, — сказал домохозяйственный голос.
Знаете, как это бывает, когда прошлое настигает чешуйчатой лапой?
Я замычал.
— Я хотела у вас проконсультироваться, если можно, — успокоила меня незнакомка. — Минут пять.
— Да, конечно, — промямлил я, — но вы знаете, я уже не совсем невропатолог, я не он четыре года, я пишу разные книжки…
— Ну да, я знаю, — сказали в телефоне. — Там так и было написано: невропатолог, а дальше уже писатель. У меня муж…
— Простите, а откуда вы знаете мой номер?
— Из компьютера. Мой муж…
Я понял, что где-то в Паутине запутался мой телефон, и вот до него добрался паук. Я не знаю, где этот сайт. Ничего внятного собеседница сообщить не сумела.
— У моего мужа была травма головы, ушиб мозга…
Здесь я взял себя в руки и даже немного обрадовался. Повеяло прошлым, всколыхнулось нечто реликтовое: посоветовать, объяснить, наставить, направить, прописать.
Не тут-то было. Это был худший вариант.
— Он полежал в больнице и теперь пьет. Скажите, ему же нельзя пить? Я сама лежу в гипсе, сегодня в трамвае упала. А он этого даже не понимает, потому что пьяный звонит. Его в январе ударили по голове из-за какого-то мобильника и полутора тысяч рублей, и он два месяца не пил. Это ведь не алкоголик, да? И вот снова пьет, а я не могу его заставить бросить. Он говорит: я все равно умру, а голова у меня уже не болит. Не понимает! Вот вы скажите, что может быть? Правда же, все что угодно? Он иногда рюмочку выпьет, покушает хорошо, так и незаметно, а сегодня я же по голосу слышу и не могу ему объяснить, что я в гипсе. А он машину где-нибудь оставит и домой не придет. Конечно, я ему говорю, не иди домой такой. У него работа самое главное. Когда голова болела, он не пил, лежал. Мы только через пять дней обратились. Оказывается, лучше, когда голову проломят, чем в голове внутри кровотечение. Ему все невропатологи хором сказали: пить нельзя! А что может быть? Голова разрушится? Вот, правильно вы говорите, могут быть судороги. А ему плевать. У нас машина, дача, дочка лежит больная, миопатия у нее. Ему пункцию два раза делали. Вот что вы посоветуете? Я во всю эту рекламу не верю, можно отравиться…
…Однажды меня достала звонком больная из Выборга, я видел ее один раз, минут десять любовался, не помнил, телефона не давал, и никто не мог дать рабочий, но она выловила меня на работе безошибочно и стала говорить дрожащим воем, беспредметно и оттого еще страшнее:
— Я поняла, доктор, что мне нужны только вы. Я увидела это в ваших глазах. Я посмотрела в ваши глаза и все поняла. Я приеду к вам! Меня ничто не остановит! Я приеду к вам!
Эмпатия
Из не попавшего в основную больничную хронику «Под крестом и полумесяцем».
Вечерами дежурным врачом не раз замечено, что начмед-академик (ну, читавшие знают) выходит из больничного кинозала весь красный. Кино на халяву смотрит.
Пьяный, небось?
Нет. Просто разволновался, растрогался.
Фильмы там показывают самые простые, блокбастеры для третьего мира, да новые рязановские комедии. Ну, изредка, «Пиратов ХХ века или Карибского моря»
Деинституционализация
Под этим официальным названием разумеется все дальнейшее.
Вот положили бабулю в сумасшедший дом, а она пишет бумагу-отказ. И – не положить! Прав таких нет! Без бредового согласия! Эта гебистская практика сажать и освобождать диссидентов нам здорово испортила жизнь.
Потому что вот же они, ходят и ездят в троллейбусе. Иные не отказываются, но их выписывают, потому что хватит лежать. Каши не хватает. И терпения. И оборота койки в году.
На днях в такого рода троллейбусе катила бабуся, глядя в окно безадресно и приговаривая тоже безадресно:
— Я-то этого парня хорошо знаю, а его никто не знает, а я хорошо знаю. Прямо нечистый как прилип, так и не отцепится. Лицевой счет за электроэнергию пусть лично мне в руки приносят, а не присылают откуда-то. Что за баба такая взялась? Откуда она? Она-то у меня тряпки и ворует, Димка глупый был, но теперь поумнел, надо бы ему этими тряпками всю рожу…
Бесы скучнее, чем принято думать.
Доктор Шапкин
Бывает иногда доктор.
Доктор Шапкин любил крепко выразиться, но по делу.
Устроил однажды разнос моей матушке, не поленился приехать в ее роддом: мол, ихний анестезиолог, из маменькиной больницы ушедший, оказывается, запоем пьет! И устроился к Шапкину! Пьянь такая!
А маменька и не знала. Ушел анестезиолог, и ушел – куда, зачем, почему? Уволился – так и Господь с ним.
Доктор Шапкин был хирург-нефролог.
Переносил больных сам, на руках.
Не доверял их никому.
Если места в палате не было, нес к себе, в ординаторскую.
Мою двоюродную бабку спас. Оставил ей рабочим кусочек почки, этого было достаточно. Хотя пророчил ей скорую гибель, бабушка пережила Шапкина на десять лет.
Во время операции он вдруг закричал: «Ой, как болит голова» — и умер.
Катарсис
Я сломался на редактуре текста про интегративную терапию. Она объединяет непримиримых врагов: психоаналитиков и бихевиористов. Готовит на всех нас единый каток, чтобы плющить наверняка.
Бихевиористы все измеряют, наблюдают за поведением, то есть – интересуются Действием.
Психоаналитики копаются в душе, протискиваясь к истокам заразы – интересуются Предметом Фиксации.
Первые ничего не в состоянии объяснить.
Вторые ничего не в состоянии сделать.
И вот оно во мне слилось воедино.
Я шел по коридору универмага. Он идет по коридору, шептали Мюллеру. Но Мюллер не верил.
Через плечо у меня была перекинута сумка. Из нее торчал хорошо зафиксированный, глубоко фаллический зонт, направленный острием вперед. Красный. Детский.
Из этой Точки Фиксации фаллического зонта я вышел в Действие: ударил им и свалил, опрокинул навзничь женский манекен, оказавшийся на пути.
Наступил Катарсис, возбуждение, прорыв. Я метался и раскаивался. Я исцелен.
(Продолжение)
И вот она, главная врач в отставке, улеглась на кардиологию. Ничего особенного, просто легла. Надо же полежать. И еще одну докторшу-хирурга положили туда же, пока только с сердечными жалобами.
Ветеранша поинтересовалась:
— Нас что же — будут кормить или мне самой тут готовить?
Вопрос ошибочно расценили как метафорический, как саркастическое замечание в адрес кухонных услуг.
На следующий день докторшу-хирурга перевели в неврологию. Из этой самой палаты, где она лежала с главврачом. Инсульт.
У нас больнице бывало всякое. Случалось и не очень веселое. А бывало, что черт его знает, как поступить. Вот история, с которой за давностью лет можно сорвать секретный гриф.
Лежала у меня одна тетка. Хорошая. Радикулит у нее был.
Прихожу однажды в палату и вижу, что она вся хмурая. «Что, — спрашиваю, — такое?» «Да так, — отвечает, — сон плохой приснился». И соседки ее кивают, соглашаются. Видимо, в курсе.
Ну ладно – сон, так сон.
На другой день приходит ее муж. Мы с хирургом-урологом К. сидели в ординаторской и резались в «Цивилизацию».
Муж этот весь трясся и содрогался, лицо белее белого. Вынул из-за пазухи пачку зеленых, тысяч десять там было, наверное.
«Ничего не пожалею».
Оказалось, что он, гуляя по командировкам, обзавелся сифилисом. И успел перепихнуться с супругой. А потом кое-что обнаружил у себя. И вот теперь ему нужно, чтобы мы профилактически прокололи его дорогую жену, ни слова ей не говоря. Дескать, обычное лечение радикулита по мудрому плану.
Как быть?
Просьба немыслимая. Я ведь лично никаких уколов не делал, только сестры, которые каждый день новые. Значит, надо договариваться, брать в долю. Просто так, с дуба, не назначишь же бициллин или что другое. Даже если бы я колол ее под видом новокаиновой блокады – все равно бы не вышло, сестра всегда ассистирует.
Ну, допустим, что сумел бы. Не это главное. Во-первых, неизвестно, заразилась ли она. Можно ведь и не заразиться. А во-вторых, и это уже главное, как узнать, вылечилась она или нет? Тут же специальные анализы нужны, их просто так вообще никто не делает. Без них этот чертов сифилис запросто получится приглушенным и тайным. Потом, через несколько лет, нос провалится – и привет, да еще уйма людей пострадает.
В общем, надо отказывать.
С другой стороны, заполучив такую информацию, я не имею права не отреагировать на сифилис в отделении. Это чревато. И тетке сказать нельзя. То есть можно, но свиньей быть не хочется.
«Безвыходная ситуация», — говорит уролог-хирург.
Я выбрал самый безопасный вариант. Велел мужику идти к заведующей отделением. Я буду чист, если поставлю в известность формальное руководство. Я надеялся на ее слабоумие. И не напрасно, как оказалось.
О чем они беседовали, не знаю. Видел только, как они прощались. Заведующая с ответственным, тупым и серьезным видом пожимала ему руку:
«Лечитесь! – сказала она тоном взволнованной княгини Марьи Алексевны. – Я никому не скажу».
И он ушел. А она назначила тетке кровь на RW. И результат никак еще не мог быть положительным, даже если та заразилась. Он и не был положительным. И заведующая успокоилась.
Я-то, конечно, не успокоился.
Нарисовал на истории болезни черный треугольничек, знак гепатита. На свой страх и риск. Чтобы ей все отдельно делали. И хватит.
А дальше пусть облонские разбираются сами.
Бывает, что за мельчайшим движением лицевых мускулов скрывается целая бездна.
Собственно говоря, никакой истории не будет. Так, мимолетное впечатление, которое врезалось.
Мускулами двигал мой коллега С., очень хороший доктор. Исключительный добряк, флегматичный и мудрый циник. Это он, как я рассказывал, умел отличить бомжа сестрорецкого от бомжа зеленогорского. Он не мог объяснить, как это получается, потому что тут мастерство.
И вот однажды залез я в больничный автобус, чтобы домой ехать. Сижу. Сослуживцы подтягиваются: уролог, заведующая отделением – в общем, все хрестоматийные фигуры. А шофер включил радио, и там песню передают.
Я эту песню потом долго и безуспешно искал. В ней говорилось о двух синяках, которым не хватало на пищевую парфюмерию.
Под эту-то песню и вошел доктор С.
«У нас было два рубля и три копейки», — пожаловалось радио, разворачивая повествование.
И доктор С. изогнул бровь.
Мне, наверное, не удастся показать, какая пропасть раскрылась за этим движением. Это было магическое, алхимическое, универсальное знание на уровне Джона Ди и Николы Фламеля.
Все это мне вспомнилось почему-то в связи с космонавтикой. Затейливая ассоциация, согласен. Натянутая.
В общем, какой там Марс
Скорей, скорей!
Пока не восьмое марта.
Сколько же дур на свете, Господи-прости.
Прислали одну к отчиму на осмотр, неврологический. Явилась. Сама любовь. Станом стройна, поступью величава, волосом и длинна, и черна.
Челка у нее. До кончика носа.
— Челку-то отведите!
— Да ладно…
— Да отведите, покажите глаза-то!…
Величавое движение, исполненное неохоты. Как будто снимает чадру. Под челкой – бланш фиолетовый, циклопический абсолютно. По спектру близкий к ультрафиолету.
Наверное, кавалер тоже спешил до восьмого марта.
И я теперь догадываюсь: «час между волком и собакой» — это не те сумерки, о которых думали Пушкин и Саша Соколов. Это промежуток, «просак», между 23 февраля и 8 марта.
Сельдеррея
У медиков никакого цинизма нет. Цинизм есть у пациентов.
Одна вот лечилась селедкой. Привязала ее к голове и говорила, что помогает. А лежала в гинекологии.
Не один день лежала.
С бессменной селедкой.
Доктор: — А почему это пахнет так невозможно?
А потому.
Помогает потому что.
