6 марта (19 марта по новому стилю) 1918 года
Тобольск, Губернаторский дом
Вторник.
9 ч<асов>. Служба, после 1/2 часа — спевка.
Татьяна: 12 ¼-1 [час]. Дух<овное> чтение.
1 ч<ас>. Обед с Бэби.
Писала, и рисовала красками, и читала.
Занималась пением.
4 3/4 [часа]. Чай.
Отдыхала.
7 ч<асов>. Вечерняя служба (прошла лучше)
8 ч<асов>. Ужинала с Бэби. Работала, раньше улеглась в постель.
М<ада>м С. 27, С. 222.
1 П. Жильяр записал в дневнике: «После завтрака говорили о Брест-Литовском договоре, который только что подписан. Государь высказался по этому поводу с большой грустью: „Это такой позор для России, и это равносильно самоубийству! Я бы никогда не поверил, что император Вильгельм и германское правительство могут унизиться до того, чтобы пожать руку этим негодяям, которые предали свою страну. Но я уверен, что это не принесет им счастья; не это спасет их от гибели!»
Когда князь Долгоруков несколько времени спустя сказал, что газеты говорят об одном из условий, согласно которому немцы требуют, чтобы царская семья была передана им целой и невредимой, Государь воскликнул: „Если это не предпринято для того, чтобы меня дискредитировать, то это оскорбление для меня!»
Государыня добавила вполголоса: „После того, что они сделали с Государем, я предпочитаю умереть в России, нежели быть спасенной немцами!»» (Жильяр П. Указ. соч. С. 197).
Позднее, в марте 1919 года, П. Жильяр в свидетельских показаниях по делу об убийстве царской семьи, данных белогвардейскому следователю Н. А. Соколову, указывал: «Однако, как ни старался владеть собой Государь, при всей его выдержанности, но не мог скрыть своих ужасных страданий, которым он подвергался преимущественно со времени Брестского договора. С ним произошла заметная перемена. Она отражалась на его настроении, духовных переживаниях. Я бы сказал, что этим договором Его Величество был подавлен как тяжким горем.
В это именно время Государь несколько раз вел со мной разговоры на политические темы, чего он не позволял себе ранее. Видно было, что его душа искала общения с другой душой, чтобы найти себе облегчение. Я могу передать смысл его слов, его мысли. До Брестского договора Государь верил в будущее благополучие России. После же этого договора он, видимо, потерял эту веру. В это время он в резких выражениях отзывался о Керенском и Гучкове, считая их одними из самых главных виновников развала армии. Обвиняя их в этом, он говорил, что тем самым, бессознательно для самих себя, они дали немцам возможность разложить Россию. На Брестский договор Государь смотрел как на позор перед союзниками, как на измену России и союзникам. Он говорил приблизительно так: „И они смели подозревать Ее Величество в измене? Кто же на самом деле изменники?»
На главарей большевистского движения Ленина, Троцкого Государь определенно смотрел как на немецких агентов, продавших Россию немцам за большие деньги. Отношение Его и Ее Величеств к немецкому правительству и к главе его императору Вильгельму, ввиду Брестского договора, было исполнено чувства презрения […]» (Гибель царской семьи. Материалы следствия… С. 231-232).
2 Александра Федоровна направила письмо № 27 М. М. Сыробоярской, в котором писала: «Милая, дорогая! Крепко благодарю за милые письма от 16, 29, 2, 6, 10 и открытку. Мне думается, что Вы, может быть, сами неверно номера ставили, 5-го нет, потом 6-9 нет. Я у себя всегда число и в книжечке отмечаю, чтобы не ошибиться. У нас только что кончили 9-10 [часов] утра и потом спевка с диаконом. Вдруг нам вчера пришлось уже утром петь и без спевки, что было ужасно трудно и неважно вышло; вечером было уже лучше, 4 дочери и я с диаконом. Позволено утром в среду, 8-го (описка, среда была 7-го.— Сост.), пятницу и субботу быть в церкви (приобщаемся после двух месяцев), это будет такая радость и утешение. Так тянет туда в такое тяжелое время. Дома молитва совсем не то — в зале, где сидим, где рояль стоит и где пьесы играли.
Какие времена? Что дальше? Позорнейший мир. Ужас один, до чего в один год дошли. Только все разрушили. Унизительный мир. Но Господь выше всего и, может, то, что людям невозможно, не оставит так. Будет что-то особенное, чтобы спасти. Ведь быть под игом немцев — хуже татарского ига. Нет, такой несправедливости Господь не допустит […]» (Скорбная памятка. С. 63).
Александра Федоровна написала также письмо № 22 полковнику А. В. Сыробоярскому.
