медии XVIII в.) и при малой культурности актера — легче всего создается готовый шаблон, готовый трафарет, которому, не обременяя своей совести тревогой неудовлетворенности мог следовать исполнитель роли, заменяя ремесленной. выучкой формул — живое творчество. Техника актера требовала, как и сама жизнь, небольшого разнообразия приемов, требовала резких контуров, а не полутеней. Отсюда ясно, как легко было старому театру приобрести ту статичность, о которой выше сказано, и ту условность, которая граничит с мертвым схематизмом.
Но можем ли мы настолько проникнуть в процесс игры на сцене старинного русского театра, чтобы объективно и документально утверждать, что эта условность и схематичность — не выдумка не игра нашего воображения? Отчасти и во многих случаях можем. Стоит только изучить режиссерские ремарки к старинным пьесам, — и мы убедимся, что хотя эти пьесы сохранили только мелкие и, на первый взгляд, не всегда существенные указания автора и режиссера, однако все же здесь мы имеем достаточно выступающее указание на характер игры. Игра старинного актера была необходимо не реалистической, а условной. При этом, в силу господствующей схематизации, порывы к реальности (см. в Гамлете) — роковым образом обращались в свою противоположность. Это объясняется еще и тем, что является естественным в наше время, когда актер — есть художник, которому пластическим материалом служит его тело, музыкальным — его голос. Этой лепки из своего материала, сознательной и вместе с тем для каждой роли индивидуальной, — старинный театр у нас не знал. Все было готово, просто, предопределено и вместе с тем условно. И актер и зритель знали, напр., что женщина с распущенными волосами, в платье данного цвета — означеет «милосердие», с мечем — «отомщение», с сердцем пылающим — «любовь». И актер и зритель знали целую серию незамысловатых «приличных театру игрушек», предусмотренных немудрой традицией.
Старинный театр, с нашей точки зрения, давал лишь общее, схематическое, а не реальное воспроизведение жизни. Даже в сценах, напр., с гаером и его похождениями, казалось бы изображенными в ультрареалистических красках — мы имеем в сущности шаблон, по которому разыгрывался ряд персонажей: и Эрсил «издевочный слуга» и храбрый воин Сусаким, разные гаеры, шуты и шутовичи; то же сказать нужно и о «молодках», Касеньке и т. п. женских персонажах.
Старинный театр пришел к нам с Запада и, как там, так и у нас, он был условным, а не реалистическим, как и поэзия XVII и XVII в., несмотря на то, что поэтика и Понтана, и Доната, и Массена, и Буало — с их подражателями требовали подражания природе. Как это случилось?
Дело в том, что каждая литературная и художественная эпоха понимает эту «природу» по своему — и по своему ее воспроизводит во всех областях искусства. И герои масок были, конечно, уверены, что они дают не призраки, а самую жизнь. Ибо жизнь как в их понимании, так и в
